Наука редко когда добирается до политики

Наука редко когда добирается до политики
Даже и через исследования общегуманитарного свойства.
Во всяком случае – специализирующиеся на науке, а не политизированные и объятые политической конъюнктурой, издания редко доходят до данной стези.
Хотя сим неотъемлемым явлением общественной жизни не просто занимаются, а на нем попросту кормятся целые тучи и стада разнообразных институтов. У многих из коих даже и в названиях либо прямо, либо косвенно прописано, что они занимаются политикой. Не говоря уже о тех, у коих вполне себе абстрактные и где-то даже чисто научные названия.
Еще реже - до весьма многочисленного в современном мире отряда тех особей, коих именуют замечательным во всех отношениях обезличенным термином,- политик.
Однако деятели науки почему-то любят цеплять для своих исследований, пусть даже и общегуманитарного свойства, не самых главных персонажей, а тех, кто составляет, как говорится, лишь их фон. То есть - не самих королей, а их свиту. Тех, кто – по известному выражению – делает королей.

дополнительные материалы
Поиски в деградации вышли апробациями

Таковых нынче в каждом телеэкране и на каждой кнопке в режиме онлайн – хоть пруд пруди.
Не говоря уже об интернете.
Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki1Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki2Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki3Возможно, такое положение вещей связано с феноменом, который деятели науки назвали по-своему интересным термином: «rejection sensitivity».
Или же - деятели науки, занимающиеся исследованиями политики, все, причем от мала до велика, почему-то просто перманентно не попадают в 37-процентный отряд отважных граждан. Кои смело ввязываются «в политические дебаты и смело размещают у себя на странице» в соцсетях «политические сообщения», потому что для представителей того 37-процентного отряда «мнение других граждан» практически ничего значит, для них имеет значение только «предмет разговора».
Такой отряд имеется, и это выяснили исследователи из Гетеборгского университета, Лундского университета и Университета Карлстада, как об этом повествует в своем пересказе опубликованных в New Media & Society результатов исследований ученых «Наука и жизнь».
Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki4Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki5Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki6В ходе эволюции какой-то такой вот отряд выкристаллизовался, что-то и кто-то его выпестовал.
Либо у деятелей науки как-то по-особенному устроены глаза и сетчатка в них.
дополнительные материалы
Выборы скорректировали законы о пенсии

У обыкновенных граждан – «сетчатка — это структура», как повествуют «Элементы», «состоящая из нескольких слоев нейронов и фоторецепторных клеток, которые обеспечивают нашу способность видеть». «Чтобы она правильно функционировала, ей необходима поддержка — питание и защита. Их и обеспечивает специальный слой клеток — пигментный эпителией сетчатки (ПЭС). Это самый наружный слой сетчатки, его клетки расположены между фоторецепторами и сосудистой оболочкой глаза,- разъясняют «Элементы».
У научных работников эволюция, возможно, сформировала по-иному глаза и сетчатку.
Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki7Nauka redko kogda dobiraetsya do politiki8Или занятия наукой имеют универсальную особенность каким-то интересным образом влиять на глаза и сетчатку, либо по какой-то невероятной с научной точки зрения причине у деятелей науки проистекают «нарушения работы ПЭС». «При нарушении работы ПЭС нарушается также и работа сетчатки, вплоть до полной потери зрения. Один из наиболее часто встречаемых диагнозов нарушения работы ПЭС — возрастная макулярная дистрофия,- докладывают «Элементы».
И в силу этого деятели науки многого попросту не видят. Не замечают, что политики – это все-таки по-своему интересные феномены. Они, например, продвигают и принимают просто-таки неисчислимые в количественном отношении замечательные касающиеся всех законы, конечными бенефициантами многих из коих по чистой, конечно же, случайности являются почему-то далеко не все граждане. Но продвинувшие и принявшие их политики без всякого стеснения, не дрогнув ни единым мускулом на лице, очень популярно разъяснят, что бенефициантами тех законов являются именно что все. Такое – не каждому под силу. Для этого, быть может, как раз и требуются особые глаза и дозволяющая это проделывать совесть.
Посередь политиков есть же в этом плане и совершенно уникальные экземпляры.
Как, собственно, и сама ситуация с политическими партиями и их лидерами, особенно – в региональном разрезе, нынче далеко не тривиальна.
В региональном-то разрезе политических-то партий много, от одного списка с перечислением их наименований в глазах может зарябить. Однако при этом о реальной их деятельности в повседневной обыденности, собственно, ничего не известно. Их по факту вроде как нет.
Примечательно, что многие их региональные лидеры переквалифицировались не то чтобы в управдомы, а в юристов, возглавляющих некие общественные фонды. То есть – с одной стороны они лидеры реготделений политических партий, о работе коих совсем ничего не слышно, с другой – они юристы.
Отдельные из них выступают этакими «говорящими головами», трактующими всему остальному человечеству политические реалии дня.
Дня, в коем какой-либо реальной деятельности возглавляемых ими реготделений вовсе не видно.
Но что именно думает об этом наука, даже и региональная, и думает ли вообще,- про это деятели науки, даже и региональные, не публикуют трактатов.
Однако, наверное, принципиально неверно все связывать исключительно с той самой «макулярной дистрофией», тем более – с какой-то «возрастной» ее разновидностью. Поскольку и посередь деятелей науки есть и сугубо молодые исследователи и, как говорится, уже вступившие во вполне зрелый возраст.
Наверное, все-таки дело в чем-то ином. Даже, быть может, не в чем-то и одном, а – в целом комплексе взаимосвязанных причин и обстоятельств, сокрытых в глубинных социальных и культурных пластах и традициях.
Человек ведь – в целом венец творения, и далеко не животное.
А даже и у парнокопытных, как выяснили деятели науки, сильны социальный фактор и культурные традиции.
дополнительные материалы
Марш-бросок. С протестом вдогонку

В частности, американские биологи, например, установили, как повествуют в своем пересказе опубликованных в Science результатов их исследований «Элементы», что в основе сезонных миграций копытных, тех же толсторогов и лосей, лежит вовсе не «врожденное знание» и гены, их миграция и их «миграционное поведение» «определяется» «социальным обучением и культурными традициями». Исследователи пришли к данному интересному выводу, отследив перемещение толсторогов и лосей по надетым на них GPS-ошейникам.
«Главная идея исследования состояла в том, чтобы сравнить поведение особей из «исторических» популяций, существовавших уже во времена появления в этих краях первых европейцев, с поведением животных, недавно переселенных в новые для них районы в рамках мероприятий по восстановлению биоразнообразия. В первом случае животные обитают в районе, где жило много поколений их предков; во втором они попадают в незнакомую местность, где все их прежние знания о том, куда и в какое время года следует мигрировать, оказываются бесполезными. Среди «новых» популяций были как совсем новые, так и созданные несколько лет или десятилетий назад. В одних случаях животных переселяли в места, где популяция данного вида когда-то существовала, но потом вымерла (численность толсторогов, некогда массового вида, резко сократилась к началу XX века из-за неконтролируемой охоты и инфекций, подхваченных дикими овцами от домашних). В других случаях животных завозили (или они сами переселялись) в районы, где их раньше не было. Таким образом, в поле зрения исследователей попало много разных ситуаций, более или менее благоприятных для формирования и сохранения культурных традиций,- разъясняют «Элементы».
Ну, и исследования показали, что «в «исторических» популяциях регулярные сезонные миграции характерны почти для всех особей, а маршруты миграций близки к оптимальным», а вот переселенные в незнакомую местность особи, как оказалось, «поначалу не мигрируют вовсе».
«Попав в новую местность, животные оказываются полностью дезориентированными. Поначалу они перемещаются хаотично, лишь случайно попадая на хорошие кормовые участки в правильное время — если только не встретят информированных аборигенов, у которых некоторым новичкам удается перенять опыт. Если же популяция целиком состоит из новичков, то могут пройти годы и даже десятилетия, прежде чем животные выработают оптимальные маршруты сезонных миграций, которые затем будут устойчиво передаваться из поколения в поколение благодаря социальному обучению,- отмечают «Элементы». Это, по мнению ученых, является одним из «убедительно подтвержденных примеров негенетической передачи по-настоящему важной для выживания информации в популяциях диких млекопитающих». То есть – результаты исследований штатовских биологов подтверждают гипотезу «о культурном наследовании миграционного поведения копытных и не подтверждают идею о его врожденности». Такая вот по-своему интересная эволюция, связанная с социальным обучением и культурными традициями, выявилась в сезонных миграциях у копытных.
Ну, а у человеческих особей, понятно, все обстоит, как минимум, на порядок сложнее.
Впрочем, кто знает, тут, быть может, все обстоит проще. Тут, быть может, на науку оказывают этакое легкое воздействие политики, делающие политику.
Но, быть может, те, кого нарекают замечательным термином «политик», попросту не являются интересным объектом для научных исследований. Как - полый орех с заурядной трухой внутри.
О них, быть может, все давно уже сказали классики.
«Купи себе стеклянные глаза и делай вид, как негодяй политик, что видишь то, чего не видишь ты»,- к такой характеристике в принципе ведь нечего уже добавить.
Тем не менее, наука почему-то редко когда добирается до политики.